— Ээээ… здравствуй… Костя… — неуверенно выдавила я.
В голове царили сумбур и смятение. Во-первых, мне было стыдно. За наивную влюбленность, которую я не умела скрыть, хотя видела, что Костя никогда не ответит мне взаимностью. За то, что сбежала от них с Анькой, не попытавшись объяснить свою обиду. За то, что из глупой детской гордости отвергла попытку помириться — и даже не поздравила с рождением близнецов. Во-вторых… я так и не смогла простить его до конца. Житейская мудрость, обретенная с годами, подсказывала мне, что все влюбленные эгоистичны в своем счастье. И если бы подобным образом поступил кто-то другой, я бы первая нашла ему оправдание. Но, черт возьми, это не «кто-то»! Это человек, которому я верила больше, чем себе.
Снова, как и пять лет назад, появилось желание тихо исчезнуть. Желание было таким острым, что я машинально бросила взгляд в сторону двери.
— Даже не думай! — хором завопили Костя Литовцев и Умник. Этот бестелесный гад никогда не встает на мою сторону, если дело касается взаимоотношений с мужчинами.
Костя быстро пересек комнату и встал между мной и входной дверью, отрезая путь к бегству. Белль Канто, про которого мы уже успели забыть, шагнул через порог и задал сакраментальный вопрос:
— Что здесь происходит?
— Я сам бы хотел это знать, — к Косте уже почти вернулось самообладание, и он, скрестив руки на груди, посмотрел на меня — вопросительно и немного насмешливо. — Юля?
— Ребят, я все расскажу, — я обреченно вздохнула, осознав, что отвертеться от исповеди не удастся. — Только можно я сначала поем?
— Ты что, дура?
Я едва удержалась, чтобы не ответить «Да», — не потому что всерьез считала себя дурой, а потому что вопрос задал Костя Литовцев.
— Я же не специально, — насуплено пробормотала я.
— Что именно? — неестественно спокойным тоном уточнил Костя. — Поправь меня, если я ошибаюсь. Ты села за руль в нетрезвом состоянии, в неисправную машину, не пристегнулась ремнями безопасности, превысила допустимую скорость, невзирая на плохую видимость… Что из этого ты сделала не специально?!! — на последней фразе его голос все-таки сорвался на крик, и я испуганно вжалась в кресло.
Повисла мучительная пауза. Костя ждал ответа, я молчала, упорно избегая его взгляда.
— Нет, ты мне все-таки скажи, Дубровская: ты просто инфантильная дура или самоубийца? Потому что если дура, то это генетическое. А если самоубийца, значит, это и моя вина тоже — я упустил что-то важное в твоем образовании.
Уязвленное женское самолюбие взметнуло алый флаг и бросилось грудью на амбразуру. В моем образовании, вы подумайте! Значит, он рассматривает меня только как «объект для воспитания»?
— Да, Костя. Да! — впервые с момента начала своего рассказа я отважилась взглянуть ему в глаза. — Ты упустил что-то чертовски важное. Ты упустил меня!
Раздался глухой треск: бокал, который Костя машинально продолжал сжимать в руке, все-таки лопнул, рубиновая жидкость хлынула на ковер. Зеленые глаза неотрывно смотрели на меня. Через несколько секунд мне начало казаться, что я вот-вот пойму, какое чувство скрывается в глубине зрачков… И в этот момент Костя с трудом отвел взгляд. Переложил осколки бокала в другую руку, осмотрел залитую кровью ладонь, поморщился. (Я непроизвольно повторила его гримасу. По себе знаю: порезы на ладонях особенно болезненны.) Потом сжал раненую руку в кулак и, ни слова не говоря, направился к выходу, оставляя на ковре дорожку алых пятен.
В дверях Костя обернулся (сердце пропустило несколько ударов в ожидании его слов), бросил Жене:
— Следи, чтобы она не сбежала. Она может.
Маленький барабанчик в груди изобразил победную дробь. Самые страшные слова не прозвучали, а «инфантильную дуру» я как-нибудь переживу. («Тем более, что это правда», — паскудно захихикал внутренний голос.)
— Даже и не знаю, чему больше удивляться, — задумчиво сказал Женя, когда дверь закрылась, — то ли твоему рассказу, то ли тому, как Костя на него среагировал. Никогда не видел его… таким.
Я залпом выпила остатки вина. Махнула рукой:
— Ничего, отойдет. Если бы он сказал «Убирайся из моего дома» — вот тогда была бы катастрофа.
— И ты бы ушла? — полюбопытствовал Женя.
— Разумеется. Костя может обругать в сердцах, но если он говорит «уходи» — это по-настоящему серьезно.
— Вы поэтому и расстались?
— Нет.
У меня не было желания ворошить прошлое, и Женя это понял — не стал задавать вопросов, хотя я видела, что он сгорает от любопытства. Впрочем, он быстро утолил свою неуемную жажду знаний тем, что вытряс из меня мельчайшие подробности злополучной аварии.
Костя вернулся минут через двадцать, спокойный и молчаливый. Правая рука была аккуратно забинтована, в левой он держал небольшой сундучок.
— Жень, ты мог бы нас оставить?
— Конечно. Пойду новостные ленты почитаю, — Женька ухмыльнулся каким-то своим мыслям. — Позвони, когда выйдешь в реал. Есть пара мыслей, нужно проверить.
— Хорошо. Часа через два, не раньше, — Костя поставил сундучок на стол, нашарил в кармане ключ. Сверкнул на меня зелеными глазищами. — Раздевайся, Дубровская.
— З-зачем? — нервно спросила я, проглатывая комок в горле.
— Пороть буду, — свирепо пообещал доктор.
— Ух ты! — развеселился Женя. — Хоть тушкой, хоть чучелом, но я должен это увидеть!
— Старцев, и тебе достанется, — от взгляда, который Костя кинул на приятеля, я бы испепелилась на месте, но бессовестный белль Канто только расхохотался и хлопнул по Амулету Возврата всей пятерней. Смех резко оборвался, и внезапно наступившая тишина хлестнула по ушам. Насколько все было бы проще, если бы Костя мог действительно ограничиться банальной поркой на правах старшего и тем исчерпать неприятный инцидент.